«Что с тобой такое?» говорит Ластер. «Кончай вытье, играй
в воде, как все».
«Забрал бы ты его домой. Ведь тебе не велят водить его со
двора».
«А он думает — луг ихний, как раньше», говорит Ластер. «И
все равно сюда от дома не видать».
«Но мы-то его видим. А на дурачка глядеть — приятного
мало. Да и примета нехорошая».
Пришел Роскус, зовет ужинать, а Кэдди говорит, ужинать еще
рано.
— Нет, не рано, — говорит Роскус. — Дилси
велела, чтоб вы шли домой. Веди их, Верш.
Роскус ушел на гору, там корова мычит.
— Может, пока дойдем до дома, обсохнем, — сказал
Квентин.
— А все ты виноват, — сказала Кэдди. — Вот и
пускай нас высекут.
Она надела платье, и Верш ей застегнул.
— Им не дознаться, что вы мокрые, — сказал
Верш. — Оно незаметно. Если только мы с Джейсоном не скажем.
— Не скажешь, Джейсон? — спросила Кэдди.
— Про кого? — сказал Джейсон.
— Он не скажет, — сказал Квентин. — Правда,
Джейсон?
— Вот увидишь, скажет, — сказала Кэдди. —
Бабушке.
— Как он ей скажет? — сказал Квентин. — Она
ведь больна. Мы пойдем медленно, стемнеет — и не заметят.
— Пускай замечают, — сказала Кэдди. — Я сама
возьму и расскажу. Ему здесь не взойти самому, Верш.
— Джейсон не расскажет, — сказал Квентин. —
Помнишь, Джейсон, какой я тебе лук сделал и стрелы?
— Он уже поломался, — сказал Джейсон.
— Пускай рассказывает, — сказала Кэдди. — Я
не боюсь нисколечко. Возьми Мори на спину, Верш.
Верш присел, я влез к нему на спину.
«Ну пока, до вечера, до представления», говорит Ластер.
«Пошли, Бенджи. Нам еще монету искать надо».
— Если идти медленно — пока дойдем, стемнеет, —
сказал Квентин.
— Не хочу медленно, — сказала Кэдди. Мы пошли на
гору, а Квентин не пошел. Уже запахло свиньями, а он все еще у ручья. Они
хрюкали в углу и дышали в корыто. Джейсон шел за нами, руки в карманы. Роскус
доил корову в сарае у двери.
Из сарая метнулись навстречу коровы.
— Давай, Бенджи, — сказал Ти-Пи. — Заводи
опять. Я подтяну. У-ух! — Квентин опять пнул Ти-Пи. Толкнул в свиное
корыто, и Ти-Пи упал туда. — Ух ты какой! — сказал Ти-Пи. —
Ловко он меня. Видали, как этот белый меня пнул. У-ух ты!
Я не плачу, но не могу остановиться. Я не плачу, но земля не
стоит на месте, и я заплакал. Земля все лезет кверху, и коровы убегают вверх.
Ти-Пи хочет встать. Опять упал, коровы бегут вниз. Квентин держит мою руку, мы
идем к сараю. Но тут сарай ушел, и пришлось нам ждать, пока вернется. Я не
видел, как сарай вернулся. Он вернулся сзади нас, и Квентин усадил меня в
корыто, где дают коровам. Я держусь за корыто. Оно тоже уходит, а я держусь.
Опять коровы побежали — вниз, мимо двери. Я не могу остановиться. Квентин и
Ти-Пи качнулись вверх, дерутся. Ти-Пи поехал вниз. Квентин тащит его кверху.
Квентин ударил Ти-Пи. Я не могу остановиться.
— Подымись, — говорит Квентин. — И сидите в
сарае. Не выходите, пока не вернусь.
— Мы с Бенджи теперь обратно на свадьбу, — говорит
Ти-Пи. — У-ух!
Квентин опять ударил Ти-Пи. Трясет его и стукает об стенку.
Ти-Пи смеется. Каждый раз, как его стукают об стенку, он хочет сказать «у-ух» и
не может от смеха. Я замолчал, но не могу остановиться. Ти-Пи упал на меня, и
дверь сарая убежала. Поехала вниз, а Ти-Пи дерется сам с собой и опять упал. Он
смеется, а я не могу остановиться, и хочу встать, и падаю обратно, и не могу
остановиться. Верш говорит:
— Ну, показал же ты себя. Нечего сказать. Да перестань
вопить.
Ти-Пи все смеется. Барахтается на полу, смеется.
— У-ух! — говорит Ти-Пи. — Мы с Бенджи
обратно на свадьбу. Попили саспрелевой — и обратно!
— Тихо ты, — говорит Верш. — А где вы ее
брали?
— В погребе, — говорит Ти-Пи. — У-ух!
— Тихо! — говорит Верш. — А где в погребе?
— Да везде, — говорит Ти-Пи. Опять смеется. —
Там сто бутылок. Миллион. Отстань, парень. Я петь буду.
Квентин сказал:
— Подыми его.
Верш поднял меня.
— Выпей, Бенджи, — сказал Квентин.
В стакане горячее.
— Замолчи, — сказал Квентин. — Пей лучше.
— Пей саспрелевую, — сказал Ти-Пи. — Дай я
выпью, мистер Квентин.
— Заткнись, — сказал Верш. — Мало еще получил
от мистера Квентина.
— Поддержи его, Верш, — сказал Квентин.
Они держат меня. Подбородком течет горячее и по рубашке.
«Пей», — говорит Квентин. Они держат мне голову. Мне горячо внутри, и я
заплакал. Я плачу, а внутри у меня что-то делается, и я сильнее плачу, а они
меня держат, пока не прошло. И я замолчал. Опять все кружится, и вот яркие
пошли. «Верш, открой ларь». Медленно плывут яркие. «Стели эти мешки на пол».
Поплыли быстрей, почти как надо. «Ну-ка, за ноги берись». Слышно, как Ти-Пи
смеется. Гладко плывут яркие. Я плыву с ними наверх по яркому склону.
Наверху Верш ссадил меня на землю. — Квентин, идем! — позвал, смотрит с
горы вниз. Квентин все стоит там у ручья. Камешки кидает в тени, где вода.
— Пускай трусишка остается, — сказала Кэдди. Взяла
мою руку, идем мимо сарая, в калитку. Дорожка выложена кирпичом, на ней лягушка
посредине. Кэдди переступила через нее, тянет меня за руку.
— Пошли, Мори, — сказала Кэдди. Лягушка все сидит,
Джейсон пнул ее ногой.
— Вот вскочит бородавка, — сказал Верш. Лягушка
упрыгала.
— Пошли, Верш, — сказала Кэдди.
— У вас там гости, — сказал Верш.
— Откуда ты знаешь? — сказала Кэдди.
— Все лампочки горят, — сказал Верш. — Во
всех окнах.
— Как будто без гостей нельзя зажечь, — сказала
Кэдди. — Захотели и включили.
— А спорим, гости, — сказал Верш. — Идите
лучше черной лестницей и наверх, в детскую.
— И пускай гости, — сказала Кэдди. — Я прямо
к ним в гостиную войду.
— А спорим, тогда твой папа тебя выпорет, — сказал
Верш.
— Пускай, — сказала Кэдди. — Прямо в гостиную
войду. Нет, прямо в столовую и сяду ужинать.
— А где ты сядешь? — сказал Верш.
— На бабушкино место, — сказала Кэдди. — Ей
теперь в постель носят.
— Есть хочу, — сказал Джейсон. Перегнал нас,
побежал дорожкой, руки в карманах, упал. Верш подошел, поднял его.
— Руки в карманах, вот и шлепаешься, — сказал
Верш. — Где тебе, жирному, успеть их вынуть вовремя и опереться.
У кухонного крыльца — папа.
— А Квентин где? — сказал он.
— Идет там по дорожке, — сказал Верш. Квентин идет
медленно. Рубашка пятном белым.
— Вижу, — сказал папа. Свет падает с веранды на
него.
— А Кэдди с Квентином друг на дружку брызгались, —
сказал Джейсон.
Мы стоим ждем.
— Вот как, — сказал папа. Квентин подошел, и папа
сказал: — Сегодня ужинать будете в кухне. — Замолчал, поднял меня на руки,
и сразу свет с веранды упал на меня тоже, и я смотрю сверху на Кэдди, Джейсона,
на Квентина и Верша. Папа повернулся всходить на крыльцо. — Только не шуметь, —
сказал он.
— А почему, папа? — сказала Кэдди. — У нас
гости?
— Да, — сказал папа.
— Я говорил, что гости, — сказал Верш.
— Совсем и нет, — сказала Кэдди. — Это я
говорила. И что пойду…
— Тихо, — сказал папа. Замолчали, и папа открыл
дверь, и мы прошли веранду, вошли в кухню. Там Дилси, папа посадил меня на
стульчик, закрыл передок, подкатил к столу, где ужин. От ужина пар.
— Чтоб слушались Дилси, — сказал папа. — Не
позволяй им шуметь, Дилси.
— Хорошо, — сказала Дилси. Папа ушел.
— Так помните: слушаться Дилси, — сказал за спиной
у нас. Я наклонился к ужину. Пар мне в лицо.
— Папа, пускай меня сегодня слушаются, — сказала
Кэдди.
— Я тебя не буду слушаться, — сказал
Джейсон. — Я Дилси буду слушаться.
— Если папа велит, будешь, — сказала Кэдди. —
Папа, вели им меня слушаться.
— А я не буду, — сказал Джейсон. — Не буду
тебя слушаться.
— Тихо, — сказал папа. — Так вот, все
слушайтесь Кэдди. Когда поужинают, проведешь их, Дилси, наверх черным ходом.
— Хорошо, сэр, — сказала Дилси.
— Ага, — сказала Кэдди. — Теперь будешь меня
слушаться.
— А ну-ка тише, — сказала Дилси. — Сегодня
вам нельзя шуметь.
— А почему? — сказала Кэдди шепотом.
— Нельзя — и все, — сказала Дилси. — Придет
время, узнаете почему. Господь просветит.
Поставила мою мисочку. От нее пар идет и щекочет лицо.
— Поди сюда, Верш.
— Дилси, а как это — просветит? — сказала Кэдди.
— Он по воскресеньям в церкви просвещает, — сказал
Квентин. — Даже этого не знаешь.
— Тш-ш, — сказала Дилси. — Мистер Джейсон не
велел шуметь. Ешьте давайте. На, Верш, возьми его ложку. — Рука Верша
окунает ложку в мисочку. Ложка поднимается к моим губам. Пар щекочет во рту.
Перестали есть, молча смотрим друг на друга и вот услышали опять, и я заплакал.
— Что это? — сказала Кэдди. Положила руку на мою.
— Это мама, — сказал Квентин. Ложка поднялась к
губам, я проглотил, опять заплакал.
— Перестань, — сказала Кэдди. Но я не перестал, и
она подошла, обняла меня. Дилси пошла, закрыла обе двери, и не стало слышно.
— Ну, перестань, — сказала Кэдди. Я замолчал и
стал есть. Джейсон ест, а Квентин — нет.
— Это мама, — сказал Квентин. Встал.
— Сядь сейчас же на место, — сказала Дилси. —
У них там гости, а ты в этой грязной одеже. И ты сядь, Кэдди, и кончайте
ужинать.
— Она там плакала, — сказал Квентин.
— Это пел кто-то, — сказала Кэдди. — Правда,
Дилси?
— Ешьте лучше тихонько, как велел мистер
Джейсон, — сказала Дилси. — Придет время — узнаете.
Кэдди пошла, села на место.
— Я говорила — у нас званый ужин, — сказала Кэдди.
Верш сказал:
— Он уже все съел.
— Подай мне его мисочку, — сказала Дилси. Мисочка
ушла.
— Дилси, — сказала Кэдди. — А Квентин не ест.
А ему велели меня слушаться.
— Кушай, Квентин, — сказала Дилси. — Кончайте
и уходите из кухни.
— Я больше не хочу, — сказал Квентин.
— Раз я велю, ты должен кушать, — сказала
Кэдди. — Правда, Дилси?
Пар идет от мисочки в лицо, рука Верша окунает ложку, и от
пара щекотно во рту.
— Я не хочу больше, — сказал Квентин. — Какой
же званый ужин, когда бабушка больна.
— Ну и что ж, — сказала Кэдди. — Гости внизу,
а она может выйти и сверху глядеть. Я тоже надену ночную рубашку и выйду на
лестницу.
— Это мама плакала, — сказал Квентин. —
Правда, Дилси?
— Не докучай мне, голубок, — сказала Дилси. —
Вот вас покормила, а теперь еще ужин готовить для всей компании.
Скоро даже Джейсон кончил есть. И заплакал.
— Твоего голоска не хватало, — сказала Дилси.
— Он каждый вечер хнычет — с тех пор как бабушка больна
и ему нельзя у нее спать, — сказала Кэдди. — Хныкалка.
— Вот я расскажу про тебя, — сказал Джейсон.
Плачет.
— Ты уже и так рассказал, — сказала Кэдди. —
А больше тебе нечего рассказывать.
— Спать вам пора, вот что, — сказала Дилси.
Подошла, спустила меня на пол и теплой тряпкой вытерла мне рот и руки. —
Верш, проводи их наверх черным ходом, только тихо. А ты, Джейсон, перестань
хныкать.
— Еще не пора спать, — сказала Кэдди. — Мы
никогда так рано не ложимся.
— А сегодня ляжете, — сказала Дилси. — Папа
велел вам идти спать сразу, как поужинаете. Сами слышали.
— Папа велел меня слушаться, — сказала Кэдди.
— А я не буду тебя слушаться, — сказал Джейсон.
— Еще как будешь, — сказала Кэдди. — Теперь
идемте все и слушайтесь меня.
— Только чтоб без шума, Верш, — сказала
Дилси. — Сегодня, дети, будьте тише воды, ниже травы.
— А почему? — сказала Кэдди.
— Мама ваша нездорова, — сказала Дилси. —
Идите все за Вершем.
— Я говорил, мама плакала, — сказал Квентин. Верш
поднял меня на спину, открыл дверь на веранду. Мы вышли, и Верш закрыл дверь.
Темно, только плечи и запах Верша. «Не шумите. — Мы еще погуляем. —
Мистер Джейсон велел сразу наверх. — Он велел меня слушаться. — А я
не буду тебя слушаться. — Он всем велел. И тебе Квентин.» Я чувствую
затылок Верша, слышу всех нас. «Правда, Верш? — Правда. — Вот и
слушайтесь. Сейчас пойдем немножко погуляем во дворе. Идемте». Верш открыл
дверь, мы вышли.
Сошли по ступенькам.
— Давайте отойдем подальше, к Дилсиному дому. Оттуда
нас не слышно будет, — сказала Кэдди. Верш спустил меня на землю. Кэдди
взяла мою руку, и мы пошли по кирпичной дорожке.
— Идем, — сказала Кэдди. — Лягушка ускакала.
Она давно уже в огороде. Может, нам другая встретится.
Роскус несет ведра с молоком. Пронес мимо. Квентин не пошел
с нами. Сидит на ступеньках кухни. Мы идем к дому, где Верш живет. Я люблю, как
там пахнет. Горит огонь. Ти-Пи присел — рубашка подолом до полу, —
подкладывает, чтобы сильней горело.
Потом я встал, Ти-Пи одел меня, мы пошли на кухню, поели.
Дилси стала петь, и я заплакал, и она замолчала.
— Иди гуляй с ним, только подальше от дома, —
сказала Дилси.
— Туда нам нельзя, — говорит Ти-Пи.
Мы играем в ручье.
— Туда нельзя, — говорит Ти-Пи. — Слышал,
мэмми не велела.
В кухне Дилси поет, я заплакал.
— Тихо, — говорит Ти-Пи. — Идем. Пошли к
сараю.
У сарая Роскус доит. Он доит одной рукой и охает. Птицы сели
на дверь, смотрят. Одна на землю села, ест с коровами. Я смотрю, как Роскус
доит, а Ти-Пи кормит Квини и Принса. Теленок в свиной загородке. Тычется мордой
в проволоку, мычит.
— Ти-Пи, — позвал Роскус. Ти-Пи отозвался из
сарая: «Да». Фэнси выставила голову из стойла, потому что Ти-Пи еще не кормил
ее. — Скорей управляйся там, — сказал Роскус. — Придется тебе
додоить. Правая рука совсем уже не действует.
Ти-Пи пришел, сел доить.
— Почему ты к доктору не сходишь? — сказал Ти-Пи.
— Доктор тут не поможет, — сказал Роскус. —
Место у нас такое.
— Какое-такое? — сказал Ти-Пи.
— Злосчастное тут место, — сказал Роскус. —
Ты кончил — впусти теленка.
«Злосчастное тут место», сказал Роскус. Позади него и
Верша огонь вставал, падал, скользил по их лицам. Дилси уложила меня. Постель
пахла Ти-Пи. Хорошо пахла.
— Что ты в этом смыслишь? — сказала Дилси. —
Озаренье тебе было, знак был даден, что ли?
— Не надо озаренья, — сказал Роскус. — Вот
он, знак, в постели лежит. Пятнадцать лет, как люди видят этот знак.
— Ну и что? — сказала Дилси. — Ни тебе, ни
твоим вреда он никакого не принес. Верш работает, Фрони замуж выдана, Ти-Пи
подрастет — заступит тебя, как вовсе ревматизмом скрутит.
— Двоих уже взял господь у них, — сказал
Роскус. — Третий на очереди. Знак ясный, сама не хуже меня видишь.
— В ту ночь сова ухала, — сказал Ти-Пи. — Еще
с вечера. Налил я Дэну похлебки — так и не подошел пес. Ближе сарая ни в какую.
А только стемнело — завыл. Вот Верш тоже слышал.
— Все мы на той очереди, — сказала Дилси. —
Покажи мне человека, чтобы вечно жил.
— Не в одних только смертях дело, — сказал Роскус.
— Знаю я, о чем ты, — сказала Дилси. — Вот
будет тебе злосчастье, как скажешь ее имя вслух — сам будешь сидеть с ним,
успокаивать.
— Злосчастное тут место, — сказал Роскус. — Я
с самого его рожденья заприметил, а как сменили ему имя, понял окончательно.
— Хватит, — сказала Дилси. Выше укрыла меня
одеялом. Оно пахло Ти-Пи. — Помолчите, пусть заснет.
— Знак ясный, — сказал Роскус.
— Ага, знак, что придется Ти-Пи всю твою работу делать
за тебя, — сказала Дилси. «Ти-Пи, забери его и Квентину, пусть там у
дома с Ластером играют. Фрони за ними присмотрит. А сам иди отцу помоги».
Мы кончили есть. Ти-Пи взял Квентину на руки, и мы пошли к
дому, где Ти-Пи живет. Ластер сидит на земле, играет. Ти-Пи посадил Квентину,
она тоже стала играть. У Ластера катушки, Квентина — отнимать, забрала. Ластер
заплакал, пришла Фрони, дала Ластеру жестянку играть, а потом я взял катушки,
Квентина стала драться, и я заплакал.
— Уймись, — сказала Фрони. — Не совестно тебе
у маленькой игрушку отымать. — Взяла катушки, отдала Квентине.
— Уймись, — сказала Фрони. — Цыц, говорят
тебе.
— Замолчи, — сказала Фрони. — Порку хорошую,
вот что тебе надо. — Взяла Ластера и Квентину на руки. — Идем, —
сказала Фрони. Мы пошли к сараю. Ти-Пи доит корову. Роскус сидит на ящике.
— Чего он там еще накуролесил? — спросил Роскус.
— Да вот привела его вам, — сказала Фрони. —
Обижает маленьких опять. Отымает игрушки. Побудь здесь с Ти-Пи и не реви.
— Выдаивай чисто, — сказал Роскус. — Прошлую
зиму довел, что у той молодой пропало молоко. Теперь еще эту испортишь, совсем
без молока останемся.
Дилси поет.
— Туда не ходи, — говорит Ти-Пи. — Знаешь
ведь, что мэмми не велела.
Там поют.
— Пошли, — говорит Ти-Пи. — Поиграем с
Квентиной и Ластером. Идем.
Квентина с Ластером играют на земле перед домом, где Ти-Пи
живет. В доме встает и падает огонь, перед огнем сидит Роскус — черным пятном
на огне.
— Вот и третьего господь прибрал, — говорит
Роскус. — Я еще в позапрошлом году предрекал. Злосчастное место.
— Так переселялся б на другое, — говорит Дилси.
Она раздевает меня. — Только Верша сбил с толку своим карканьем. Если б не
ты, не уехал бы Верш от нас в Мемфис.
— Пусть для Верша в этом будет все злосчастье, —
говорит Роскус.
Вошла Фрони.
— Кончили уже? — сказала Дилси.
— Ти-Пи кончает, — сказала Фрони. — Мис
Кэлайн зовет — Квентину спать укладывать.
— Вот управлюсь и пойду, — сказала Дилси. —
Пора б ей знать, что у меня крыльев нету.
— То-то и оно, — сказал Роскус. — Как месту
не быть злосчастным, когда тут имя собственной дочери под запретом.
— Будет тебе, — сказала Дилси. — Хочешь его разбудоражить?
— Чтоб девочка росла и не знала, как звать ее
маму, — сказал Роскус.
— Не твоя печаль, — сказала Дилси. — Я всех
их вырастила, и эту уж как-нибудь тоже. А теперь помолчите. Дайте ему заснуть.
— Подумаешь, разбудоражить, — сказала
Фрони. — Будто он различает имена.
— Еще как различает, — сказала Дилси. — Ты
ему это имя во сне скажи — услышит.
— Он знает больше, чем люди думают, — сказал
Роскус. — Он все три раза чуял, когда их время приходило, — не хуже
нашего пойнтера. И когда его самого время придет, он тоже знает, только сказать
не может. И когда твое придет. И мое когда.
— Мэмми, переложите Ластера от него в другую
постель, — сказала Фрони. — Он на Ластера порчу наведет.
— Типун тебе на язык, — сказала Дилси. —
Умнее не придумала? Нашла кого слушать — Роскуса. Ложись, Бенджи.
Подтолкнула меня, и я лег, а Ластер уже лежал там и спал.
Дилси взяла длинный дерева кусок и положила между Ластером и мной.
— На Ластерову сторону нельзя, — сказала
Дилси. — Он маленький, ему будет больно.
«Еще нельзя туда», сказал Ти-Пи. «Обожди».
Мы смотрим из-за дома, как отъезжают шарабаны.
— Теперь можно, — сказал Ти-Пи. Взял Квентину на
руки, и мы побежали, стали в конце забора, смотрим, как едут. — Вон там
его везут, — сказал Ти-Пи. — Вон в том, с окошками который. Смотри.
Вон он лежит. Видишь?
«Пошли», говорит Ластер. «Отнесем домой, чтоб не
потерялся. Ну нет, ты этот мячик не получишь. Они увидят у тебя, скажут —
украл. Замолчи. Тебе нельзя его. Зачем тебе? Тебе мячики-шарики ни к чему».
Фрони и Ти-Пи играют у порога на земле. У Ти-Пи светляки в
бутылке.
— Разве вам еще разрешили гулять? — сказала Фрони.
— Там гости, — сказала Кэдди. — Папа велел
меня сегодня слушаться. Значит, тебе и Ти-Пи тоже нужно меня слушаться.
— А я не буду, — сказал Джейсон. — И Фрони с
Ти-Пи совсем не нужно тебя слушаться.
— Вот велю им — и будут слушаться, — сказала
Кэдди. — Только, может, я еще не захочу велеть.
— Ти-Пи никого не слушается, — сказала
Фрони. — Что, похороны уже начались?
— А что такое похороны? — сказал Джейсон.
— Ты забыла: мэмми не велела говорить им, — сказал
Верш.
— Похороны — это когда голосят, — сказала
Фрони. — У тетушки Бьюлы Клэй на похоронах два дня голосили.
В Дилсином доме голосят. Дилси. Заголосила, и Ластер
сказал нам: «Тихо», и мы сидим тихо, потом я заплакал и Серый завыл под
крыльцом. Дилси замолчала, и мы тоже.
— Нет, — сказала Кэдди. — Это у негров. А у
белых не бывает похорон.
— Фрони, — сказал Верш. — Нам же не велели
говорить им.
— Про что не велели? — сказала Кэдди.
Дилси голосила, и когда мы услыхали, я заплакал, а Серый
завыл под крыльцом, «Ластер», сказала Фрони из окна. «Уведи их к сараю. Мне
надо стряпать, а я из-за них не могу. И этого пса тоже. Убери их отсюда».
«Я к сараю не пойду», сказал Ластер. «Еще дедушка
привидится. Он вчера вечером мне из сарая руками махал».
— А почему не говорить? — сказала Фрони. —
Белые тоже умирают. Ваша бабушка умерла — все равно как любая негритянка.
— Это собаки умирают, — сказала Кэдди. — Или
лошади — как тогда, когда Нэнси упала в ров и Роскус ее пристрелил, и прилетели
сарычи, раздели до костей.
Под луной круглятся кости из рва, где темная лоза и ров
черный, как будто одни яркие погасли, а другие нет. А потом и те погасли, и
стало темно. Я замолчал, чтоб вдохнуть, и опять, и услышал маму, и шаги уходят
быстро, и мне слышно запах. Тут комната пришла, но у меня глаза закрылись. Я не
перестал. Мне запах слышно. Ти-Пи отстегивает на простыне булавку.
— Тихо, — говорит он. — Тш-ш.
Но мне запах слышно. Ти-Пи посадил меня в постели, одевает
быстро.
— Тихо, Бенджи, — говорит Ти-Пи. — Идем к
нам. Там у нас дома хорошо, там Фрони. Тихо. Тш-ш.
Завязал шнурки, надел шапку мне, мы вышли. В коридоре свет.
За коридором слышно маму.
— Тш-ш, Бенджи, — говорит Ти-Пи. — Сейчас
уйдем.
Дверь открылась, и запахло совсем сильно, и выставилась
голова. Не папина. Папа лежит там больной.
— Уведи его во двор.
— Мы и так уже идем, — говорит Ти-Пи. Взошла Дилси
по лестнице.
— Тихо, Бенджи, — говорит Дилси. — Тихо. Веди
его к нам, Ти-Пи. Фрони постелет ему. Смотрите там за ним. Тихо, Бенджи. Иди с
Ти-Пи.
Пошла туда, где слышно маму.
— У вас там пусть и остается. — Это не папа.
Закрыл дверь, но мне слышно запах.
Спускаемся. Ступеньки в темное уходят, и Ти-Пи взял мою
руку, и мы вышли через темное в дверь. Во дворе Дэн сидит и воет.
— Он чует, — говорит Ти-Пи. — И у тебя,
значит, тоже на это чутье?
Сходим с крыльца по ступенькам, где наши тени.
— Забыл надеть тебе куртку, — говорит
Ти-Пи. — А надо бы. Но назад вертаться не стану.
Дэн воет.
— Замолчи, — говорит Ти-Пи. Наши тени идут, а у
Дэна ни с места, только воет, когда Дэн воет.
— Размычался, — говорит Ти-Пи. — Как же тебя
к нам вести. Раньше хоть этого баса жабьего у тебя не было. Идем.
Идем кирпичной дорожкой, и тени наши тоже. От сарая пахнет
свиньями. Около стоит корова, жует на нас. Дэн воет.
— Ты весь город на ноги подымешь своим ревом, —
говорит Ти-Пи. — Перестань.
У ручья пасется Фэнси. Подходим, на воде блестит луна.
— Ну нет, — говорит Ти-Пи. — Тут слишком
близко. Еще дальше отойдем. Пошли. Ну и косолапый — чуть не по пояс в росе.
Идем.
Дэн воет.
Трава шумит, и ров открылся в траве. Из черных лоз круглятся
кости.
— Ну вот, — сказал Ти-Пи. — Теперь ори
сколько влезет. Вся ночь твоя и двадцать акров луга.
Ти-Пи лег во рву, а я сел, смотрю на кости, где сарычи
клевали Нэнси и взлетали из рва тяжело и темно.
«Когда мы ходили тут утром, монета была», говорит Ластер.
«Я еще показывал тебе. Помнишь? Мы стоим вот здесь, я вынул из кармана и
показываю».
— Что ж, по-твоему, и бабушку разденут сарычи? —
сказала Кэдди. — Глупости какие.
— Ты бяка, — сказал Джейсон. Заплакал.
— Глупая ты, — сказала Кэдди. Джейсон плачет. Руки
в карманах.
— Джейсону богатым быть, — сказал Верш. — Все
время за денежки держится.
Джейсон плачет.
— Вот, додразнили, — сказала Кэдди. — Не
плачь, Джейсон. Разве сарычам пробраться к бабушке? Папа их не пустит. Ты
маленький — и то не дался б им. Не плачь.
Джейсон замолчал.
— А Фрони говорит, что это похороны, — сказал
Джейсон.
— Да нет же, — сказала Кэдди. — Это у нас
званый ужин. Ничегошеньки Фрони не знает. Он светляков подержать хочет. Дай
ему, Ти-Пи.
Ти-Пи дал мне бутылку со светляками.
— Пошли обойдем кругом дома и в окно заглянем в
гостиную, — сказала Кэдди. — Вот тогда увидите, кто прав.
— Я и так знаю, — сказала Фрони. — Мне и
заглядывать не надо.
— Ты лучше молчи, Фрони, — сказал Верш. — А
то получишь порку от мэмми.
— Ну, что ты знаешь? — сказала Кэдди.
— Что знаю, то знаю, — сказала Фрони.
— Идемте, — сказала Кэдди. — Пошли смотреть в
окно.
Мы пошли.
— А светляков вернуть забыли? — сказала Фрони.
— Пусть он еще подержит — можно, Ти-Пи? — сказала
Кэдди. — Мы принесем.
— Не вы их ловили, — сказала Фрони.
— А если я разрешу вам идти с нами, тогда можно, чтоб
еще подержал? — сказала Кэдди.
— Нам с Ти-Пи никто не велел тебя слушаться, —
сказала Фрони.
— А если я скажу, что вам не нужно меня слушаться,
тогда можно, чтоб еще подержал? — сказала Кэдди.
— Ладно, — сказала Фрони. — Пусть подержит,
Ти-Пи. Мы зато посмотрим, как там голосят.
— Там совсем не голосят, — сказала Кэдди. —
Говорят же тебе, там званый ужин. Правда, Верш?
— Отсюда не видать, что у них там, — сказал Верш.
— Ну, так пошли, — сказала Кэдди. — Фрони и
Ти-Пи можно меня не слушаться. А остальным всем слушаться. Подыми его, Верш.
Уже темно почти.
Верш взял меня на спину, мы пошли к крыльцу и дальше кругом
дома.
Мы выглянули из-за дома — два огня едут к дому аллеей.
Ти-Пи вернулся к погребу, открыл дверь.
«А знаешь, что там внизу стоит?» сказал Ти-Пи. Содовая. Я
видел, мистер Джейсон нес оттуда бутылки в обеих руках. Постой минутку
здесь".
Ти-Пи пошел, заглянул в двери кухни. Дилси сказала: «Ну,
чего заглядываешь? А где Бенджи?»
«Он здесь во дворе», сказал Ти-Пи.
«Иди смотри за ним», сказала Дилси. «Чтоб в дом не шел».
«Хорошо, мэм», сказал Ти-Пи. «А что, уже началось?»
«Ты иди, знай гуляй с ним подальше от глаз», сказала
Дилси. «У меня и без того полны руки».
Из-под дома выползла змея. Джейсон сказал, что не боится
змей, а Кэдди сказала, он боится, а она вот нет, и Верш сказал, они оба боятся,
и Кэдди сказала, не шумите, папа не велел.
«Нашел когда реветь», говорит Ти-Пи. «Глотни лучше этой
саспрелевой».
Она щекочет мне нос и глаза.
«Не хочешь — дай я выпью», говорит Ти-Пи. «Вот так, раз —
и нету. Теперь за новой бутылкой сходить, пока никто нам не мешает. Да замолчи
ты».
Мы стали под деревом, где окно в гостиную. Верш посадил меня
в мокрую траву. Холодно. Свет во всех окнах.
— Вон за тем окном бабушка, — сказала
Кэдди. — Она теперь все дни больна. А когда выздоровеет, у нас будет
пикник.
— Что я знаю, то знаю, — сказала Фрони.
Деревья шумят и трава.
— А рядом комнатка, где мы болеем корью, — сказала
Кэдди. — Фрони, а вы с Ти-Пи где болеете корью?
— Да где придется, — сказала Фрони.
— Там еще не началось, — сказала Кэдди.
«Сейчас начнут», сказал Ти-Пи. «Ты стой здесь, а я пойду
ящик приволоку, с него будет видно в окно. Сперва только бутылку кончим. Ух ты,
от нее прямо хочется совой заухать».
Мы допили. Ти-Пи втолкнул бутылку через решетку под дом и
ушел. Мне слышно их в гостиной, я руками вцепился в стену. Ти-Пи тащит ящик.
Упал, засмеялся. Лежит и смеется в траву. Встал, тащит ящик под окно.
Удерживается, чтоб не смеяться.
— Жуть, как горланить охота, — говорит
Ти-Пи. — Залазь на ящик, посмотри, не началось там?
— Еще не началось, — сказала Кэдди. —
Музыкантов еще нет.
— И не будет музыкантов, — сказала Фрони.
— Много ты знаешь, — сказала Кэдди.
— Что я знаю, то знаю, — сказала Фрони.
— Ничего ты не знаешь, — сказала Кэдди. Подошла к
дереву. — Подсади меня, Верш.
— Твой папа не велел тебе лазить на дерево, —
сказал Верш.
— Это давно было, — сказала Кэдди. — Он уже
забыл. И потом, он велел сегодня меня слушаться. Что, разве неправда?
— А я не буду тебя слушаться, — сказал
Джейсон. — И Фрони с Ти-Пи тоже не будут.
— Подсади меня, Верш, — сказала Кэдди.
— Ладно, — сказал Верш. — Тебя будут пороть,
не меня.
Подошел, подсадил Кэдди на дерево, на нижний сук. У нее
штанишки сзади грязные. А теперь ее не видно. Трещат и качаются ветки.
— Мистер Джейсон говорил, что выпорет, если сломаешь
дерево, — сказал Верш.
— А я тоже про нее скажу, — сказал Джейсон.
Дерево перестало качаться. Смотрим на тихие ветки.
— Ну, что ты там увидела? — Фрони шепотом.
Я увидел их. Потом увидел Кэдди, в волосах цветы, и
длинная вуаль, как светлый ветер. Кэдди. Кэдди.
— Тихо! — говорит Ти-Пи. — Они ж услышат!
Слазь быстрей. — Тянет меня. Кэдди. Я цепляюсь за стену. Кэдди. Ти-Пи
тянет меня.
— Тихо, — говорит Ти-Пи. — Тихо же. Пошли
быстрей отсюда. — Дальше меня тащит. Кэдди… — Тихо, Бенджи. Хочешь, чтоб
услыхали. Идем, выпьем еще и вернемся — если замолчишь. Идем возьмем еще
бутылку, пока вдвоем не загорланили. Скажем, что это Дэн их выпил. Мистер
Квентин все говорит, какая умная собака, — скажем, она и вино умеет пить.
Свет от луны по ступенькам в погреб. Пьем еще.
— Знаешь, чего мне хочется? — говорит
Ти-Пи. — Чтоб сюда в погреб медведь пришел. Знаешь, что я ему сделаю?
Прямо подойду и плюну в глаза. Дай-ка бутылку — заткнуть рот, а то загорланю
сейчас.
Ти-Пи упал. Засмеялся, дверь погреба и свет луны метнулись,
и я ударился.
— Тихо ты, — говорит Ти-Пи и хочет не
смеяться. — Они же услышат. Вставай, Бенджи. Подымайся на ноги,
скорей. — Барахтается и смеется, а я хочу подняться. Ступеньки из погреба
кверху идут, на них луна. Ти-Пи упал в ступеньки, в лунный свет, я набежал на
забор, а Ти-Пи бежит за мной и: «Тихо, тихо». Упал в цветы, смеется, я на ящик
набежал. Хочу залезть, но ящик отпрыгнул, ударил меня по затылку, и горло у
меня сказало: «Э-э». Опять сказало, и я лежу тихо, но в горле не перестает, и я
заплакал. Ти-Пи тащит меня, а горло не перестает. Все время не перестает, и я
не знаю, плачу или нет. Ти-Пи упал на меня, смеется, а в горле не перестает, и
Квентин пнул Ти-Пи, а Кэдди обняла меня, и светлая вуаль, но деревьями Кэдди не
пахнет больше, и я заплакал.
«Бенджи», сказала Кэдди. «Бенджи». Обняла меня опять
руками, но я ушел. — Из-за чего ты,
Бенджи? Из-за этой шляпки? — Сняла шляпку, опять подошла, я ушел.
— Бенджи, — сказала она. — Из-за чего же
тогда? Чем Кэдди провинилась?
— Да из-за этого платья, — сказал Джейсон. —
Думаешь, что ты уже большая, да? Думаешь, ты лучше всех, да? Расфуфырилась.
— Ты, гаденький, прикуси себе язык, — сказала
Кэдди. — Что же ты плачешь, Бенджи?
— Если тебе четырнадцать, так думаешь — уже большая,
да? — сказал Джейсон. — Большая цаца, думаешь, да?
— Тихо, Бенджи, — сказала Кэдди. — А то маму
растревожишь. Перестань.
Но я не перестал, она пошла от меня, я за ней, она стала,
ждет на лестнице, я тоже стал.
— Из-за чего ты, Бенджи? — сказала она. —
Скажи Кэдди, и Кэдди исправит. Ну, выговори.
— Кэндейси, — сказала мама.
— Да, мэм, — сказала Кэдди.
— Зачем ты его дразнишь? — сказала мама. —
Поди с ним сюда.
Мы вошли в мамину комнату, мама лежит там, а на лбу болезнь
— белой тряпкой.
— Что опять с тобой такое, Бенджамин? — сказала
мама.
— Бенджи, — сказала Кэдди. Подошла опять, но я
ушел.
— Это он из-за тебя, наверно, — сказала
мама. — Зачем ты его трогаешь, зачем не даешь мне полежать спокойно.
Достань ему коробку и, пожалуйста, уйди, оставь его в покое.
Кэдди достала коробку, поставила на пол, открыла. В ней
полно звезд. Я стою тихо — и они тихо. Я шевельнусь — они играют искрами. Я
замолчал.
Потом услышал, как уходит Кэдди, и опять заплакал.
— Бенджамин, — сказала мама. — Поди
сюда, — пошел к дверям. — Тебе говорят, Бенджамин, — сказала
мама.
— Что тут у вас? — сказал папа. — Куда ты
направился?
— Сведи его вниз, Джейсон, и пусть там кто-нибудь за
ним присмотрит, — сказала мама. — Ты ведь знаешь, как я нездорова, и
все же ты…
Мы вышли, и папа прикрыл дверь.
— Ти-Пи! — сказал он.
— Да, сэр, — сказал Ти-Пи снизу.
— К тебе Бенджи спускается, — сказал папа. —
Побудешь с Ти-Пи.
Я слушаю воду.
— Бенджи, — сказал Ти-Пи снизу.
Слышно воду. Я слушаю.
— Бенджи, — сказал Ти-Пи снизу.
Я слушаю воду.
Вода перестала, и Кэдди в дверях.
— А, Бенджи! — сказала она. Смотрит на меня, я
подошел, обняла меня. — Все-таки нашел Кэдди, — сказала она. — А
ты думал, я сбежала? — Кэдди пахла деревьями.
Мы пошли в Кэддину комнату. Она села к зеркалу. Потом
перестала руками, повернулась ко мне.
— Что же ты, Бенджи. Из-за чего ты? Не надо плакать.
Кэдди никуда не уходит. Погляди-ка, — сказала она. Взяла бутылочку, вынула
пробку, поднесла мне к носу. — Как пахнет! Понюхай. Хорошо как!
Я ушел и не перестал, а она держит бутылочку и смотрит на
меня.
— Так вон оно что, — сказала Кэдди. Поставила
бутылочку, подошла, обняла меня. — Так вот ты из-за чего. И хотел ведь
сказать мне, и не мог. Хотел и не мог ведь. Конечно же, Кэдди не будет духами
душиться. Конечно, не будет. Вот только оденусь.
Кэдди оделась, взяла опять бутылочку, и мы пошли на кухню.
— Дилси, — сказала Кэдди. — Бенджи тебе
делает подарок. — Кэдди нагнулась, вложила бутылочку в руку мне. —
Подай теперь Дилси ее. — Протянула мою руку, и Дилси взяла бутылочку.
— Нет, ты подумай! — сказала Дилси. — Дитятко
мое духи мне дарит. Ты только глянь, Роскус.
Кэдди пахнет деревьями.
— А мы с Бенджи не любим духов, — сказала Кэдди.
Кэдди пахла деревьями.
— Ну, вот еще, — сказала Дилси. — Большой уже
мальчик, надо спать в своей постельке. Тебе уже тринадцать лет. Будешь спать
теперь один, в дяди Мориной комнате, — сказала Дилси.
Дядя Мори нездоров. У него глаз нездоров и рот. Верш понес
ему ужин на подносе.
— Мори грозится застрелить мерзавца, — сказал
папа. — Я посоветовал ему потише, а то как бы этот Паттерсон не
услыхал. — Папа выпил из рюмки.
— Джейсон, — сказала мама.
— Кого застрелить, а, папа? — сказал
Квентин. — Застрелить за что?
— За то, что дядя Мори пошутил, а тот не понимает
шуток, — сказал папа.
— Джейсон, — сказала мама. — Как ты можешь
так? Чего доброго, Мори убьют из-за угла, а ты будешь сидеть и посмеиваться.
— Пусть держится подальше от углов, — сказал папа.
— А кого застрелить? — сказал Квентин. — Кого
дядя Мори застрелит?
— Никого, — сказал папа. — Пистолета у меня
нет.
Мама заплакала.
— Если тебе в тягость оказывать Мори гостеприимство, то
будь мужчиной и скажи ему в лицо, а не насмехайся заглазно при детях.
— Что ты, что ты, — сказал папа. — Я
восхищаюсь Мори. Он безмерно укрепляет во мне чувство расового превосходства. Я
не променял бы его на упряжку каурых коней. И знаешь, Квентин, почему?
— Нет, сэр, — сказал Квентин.
— Et ego in Arcadia…2 забыл, как по-латыни
«сено», — сказал папа. — Ну, не сердись, — сказал папа. —
Это все ведь шутки. — Выпил, поставил рюмку, подошел к маме, положил ей
руку на плечо.
— Неуместные шутки, — сказала мама. — Наш род
ни на йоту не хуже вашего, компсоновского. И если у Мори слабое здоровье, то…
— Разумеется, — сказал папа. — Слабое
здоровье — первопричина жизни вообще. В недуге рождены, вскормлены тленом,
подлежим распаду. Верш!
— Сэр, — сказал Верш за моим стулом.
— Ступай-ка наполни графин.
— И скажи Дилси, пусть отведет Бенджамина наверх и
уложит, — сказала мама.
— Ты уже большой мальчик, — сказала Дилси. —
Кэдди умаялась спать с тобой. Ну замолчи и спи.
Комната ушла, но я не замолчал, и комната пришла обратно, и
Дилси пришла, села на кровать, смотрит на меня.
— Так не хочешь быть хорошим и заснуть? — сказала
Дилси. — Никак не хочешь? А минуту обождать ты можешь?
Ушла. В дверях пусто. Потом Кэдди в дверях.
— Тс-с, — говорит Кэдди. — Иду, иду.
Я замолчал, Дилси отвернула покрывало, и Кэдди легла на одеяло
под покрывало. Она не сняла купального халата.
— Ну вот, — сказала Кэдди. — Вот и я.
Пришла Дилси еще с одеялом, укрыла ее, подоткнула кругом.
— Он — минута и готов, — сказала Дилси. — Я
не стану гасить у тебя свет.
— Хорошо, — сказала Кэдди. Примостила голову рядом
с моей на подушке. — Спокойной ночи, Дилси.
— Спокойной ночи, голубка, — сказала Дилси. На
комнату упала чернота. Кэдди пахла деревьями.
Смотрим на дерево, где Кэдди.
— Что ей там видно, а, Верш? — Фрони шепотом.
— Тс-с-с, — сказала Кэдди с дерева.
— А ну-ка спать! — сказала Дилси. Она вышла из-за
дома. — Папа велел идти наверх, а вы сюда прокрались за моей спиной? Где
Кэдди и Квентин?
— Я говорил ей, чтоб не лезла на дерево, — сказал
Джейсон. — Вот расскажу про нее.
— Кто, на какое дерево? — сказала Дилси. —
Подошла, смотрит на дерево вверх. — Кэдди! — сказала Дилси. Опять
ветки закачались.
— Ты, сатана! — сказала Дилси. — Слазь на
землю.
— Тс-с, — сказала Кэдди. — Ведь папа не велел
шуметь.
Кэддины ноги показались. Дилси дотянулась, сняла ее с
дерева.
— А у тебя есть разум? Зачем ты разрешил им
сюда? — сказала Дилси.
— А что я мог с ней поделать, — сказал Верш.
— Вы-то почему здесь? — сказала Дилси. —
Вам-то кто разрешил?
— Она, — сказала Фрони. — Она позвала нас.
— Да кто вам велел ее слушаться? — сказала Дилси —
А ну, марш домой! — Фрони с Ти-Пи уходят. Их не видно, но слышно еще.
— Ночь на дворе, а вы бродите, — сказала Дилси.
Взяла меня на руки, и мы пошли к кухне.
— За спиной моей прокрались, — сказала
Дилси. — И ведь знают, что давно пора в постель.
— Тс-с, Дилси, — сказала Кэдди. — Тише
разговаривай. Нам не велели шуметь.
— Так цыц и не шуми, — сказала Дилси. — А где
Квентин?
— Он злится, что ему велели меня слушаться, —
сказала Кэдди. — И нам еще надо отдать Ти-Пи бутылку со светляками.
— Обойдется Ти-Пи без светляков, — сказала
Дилси. — Иди, Верш, ищи Квентина. Роскус видел, он к сараю шел. —
Верш уходит. Верша не видно.
— Они там ничего не делают в гостиной, — сказала
Кэдди. — Просто сидят на стульях и глядят.
— Вашей, видно, помощи ждут, — сказала Дилси. Мы
повернули кругом кухни.
«Ты куда повернул?» говорит Ластер. «Опять на игроков
смотреть? Мы там уже искали. Постой-ка. Обожди минуту. Будь здесь и чтоб ни с
места, пока я сбегаю домой за тем мячом. Я одну штуку надумал».
В окне кухни темно. Деревья чернеют в небе. Из-под крыльца
Дэн вперевалку, небольно хватает за ногу. Я пошел за кухню, где луна. Дэн за
мной.
— Бенджи! — сказал Ти-Пи в доме.
Дерево в цветах у окна гостиной не чернеет, а толстые
деревья черные все. Трава под луной стрекочет, по траве идет моя тень.
— Эй, Бенджи! — сказал Ти-Пи в доме. — Куда
ты пропал? Во двор подался. Я знаю.
Вернулся Ластер. «Стой», говорит. «Не ходи. Туда нельзя.
Там в гамаке мис Квентина с кавалером. Пройдем здесь. Поворачивай назад,
Бенджи!»
Под деревьями темно. Дэн не пошел. Остался, где луна. Стало
видно гамак, и я заплакал.